— Богу ответите за сироту, Петр Елисеич! — доносился звонкий голос Домнушки через запертые двери. — Другие-то побоятся вам оказать, а я вся тут… Нечего с меня взять, с солдатки! Дочь у вас растет, большая будет, вам же стыдно… Этакой срам в дому! Беспременно этого варнака Тишку в три шеи. Обнакновенно, Катря —
глупая девка и больше ничего, а вы хозяин в дому и ответите за нее.
То, что некогда было с Аграфеной, повторилось сейчас с Федоркой, с тою разницей, что Ганна «покрыла»
глупую девку и не сказала никому об ее грехе. О будущем она боялась и подумать. Ясно было пока одно, что Федорке не бывать за Пашкой. А Федорка укрепилась дня на три, а потом опять сбежала, да и к утру не пришла, так что ее хватился и сам старый Коваль.
Неточные совпадения
И вот эта чувственная, разнузданная бабенка заставляет слушать ее, восхищаться ею сотни людей только потому, что она умеет петь
глупые песни, обладает способностью воспроизводить вой баб и
девок, тоску самок о самцах.
— Эй, Иохим, — сказал он одним вечером, входя вслед за мальчиком к Иохиму. — Брось ты хоть один раз свою свистелку! Это хорошо мальчишкам на улице или подпаску в поле, а ты все же таки взрослый мужик, хоть эта
глупая Марья и сделала из тебя настоящего теленка. Тьфу, даже стыдно за тебя, право!
Девка отвернулась, а ты и раскис. Свистишь, точно перепел в клетке!
— Ежели бы жив был Иван Герасимыч, — со вздохом проговорил он, — да, кажется, из земли бы вырыли
девку. Отошло, видно, времечко… Прости на
глупом слове, Степан Романыч. Придется уж, видно, через волость.
— А чтоб он знал, какие у тебя вредные мысли; надо, чтоб он тебя учил; кому тебя поучить, кроме хозяина? Я не со зла говорю ему, а по моей жалости к тебе. Парнишка ты не
глупый, а в башке у тебя бес мутит. Украдь — я смолчу, к
девкам ходи — тоже смолчу, и выпьешь — не скажу! А про дерзости твои всегда передам хозяину, так и знай…
Оленин в толпе
девок, которые все без исключения были красивы, рассмотрел Марьянку, и ему больно и досадно стало, что он сходится с нею в таких пошлых и неловких условиях. Он чувствовал себя
глупым и неловким и решился делать то же, чтò делал Белецкий. Белецкий несколько торжественно, но самоуверенно и развязно подошел к столу, выпил стакан вина за здоровье Устеньки и пригласил других сделать то же. Устенька объявила, что
девки не пьют.
Шмага. Зачем она на меня смотрит? И какое
глупое выражение! Точь-в-точь круглолицая, сытая деревенская
девка, которая стоит у ворот, неизвестно чему рада, скалит зубы и во весь рот улыбается.
— Вот-вот оне самые и есть… Много ли
девке надо при ее
глупом разуме: сегодня сводня пряниками покормит, завтра ленточку подарит да насулит с три короба — ну,
девка и идет за ней, как телушка. А как себя не соблюла раз — тут уж деваться ей совсем некуда! Куда теперь Наська-то денется? У отца не будет век свой жить, а сунься-ко в контору — да Аксинья-то ее своими руками задавит. Злющая баба…
— Что буркалы-то выпучила? — сказала она, принимаясь снова тормошить
девку. — Столбняк нашел, что ли? Ну, чего смотришь, как шальная какая?.. Встань, говорят тебе… эх-ма! Ишь как ревет, полоумная… словно махонькая какая… право-ну… Ах ты, дура, дура!.. Вишь, как рубашку вымочила слезами-то своими
глупыми… Пошла, просушись… скотина ты этакая… право-ну…
— Вестимо, бог до греха не допустит, — перебила Домна. — Полно тебе, Акулька, рюмить-то; приставь голову к плечам. И вправду Савельевна слово молвила, за что, за какую надобу мужу есть тебя, коли ты по добру с ним жить станешь?.. Не люб он тебе? Не по сердцу пришелся небось?.. Да ведь,
глупая, неразумная
девка! вспомни-ка, ведь ни отца, ни матери-то нет у тебя, ведь сирота ты бездомная, и добро еще барин вступился за тебя, а то бы весь век свой в
девках промаячилась. Полно… полно же тебе…
— Стану глядеть, Максимыч, — отвечала Аксинья. — Как не смотреть за молодыми девицами! Только, по моему
глупому разуму, напрасно ты про Настю думаешь, чтоб она такое дело сделала… Скор ты больно на речи-то, Максимыч!.. Давеча
девку насмерть напугал. А с испугу мало ль какое слово иной раз сорвется. По глупости, спросту сказала.
— Батюшка-доктор, все соромилась
девка, — вздохнула старуха. — Месяц целый хворает, — думала, бог даст, пройдет: сначала вот какой всего желвачок был… Говорила я ей: «Танюша, вон у нас доктор теперь живет, все за него бога молят, за помощь его, — сходи к нему». — «Мне, — говорит, — мама, стыдно…» Известно, девичье дело,
глупое… Вот и долежалась!